Гейне, Генрих

Материал из Википедии — свободной энциклопедии

Генрих Гейне

Ге́нрих Ге́йне (нем. Heinrich Heine, произносится Ха́йнрих Ха́йнэ; 13 декабря 1797, Дюссельдорф — 17 февраля 1856, Париж) — знаменитый немецкий поэт, публицист и критик.

Содержание

1 Биография
2 Поэтическая техника Гейне
3 Гейне в России
4 Библиография
5 Ссылки:

[править] Биография

Родился в семье обедневшего еврейского купца в Дюссельдорфе. Первоначальное воспитание Гейне получил в местном католическом лицее, где ему у него проявилась любовь к пышности католического богослужения, не покидавшая его всю жизнь. Во время войны с французами молодой Гейне в течение короткого времени был заражён патриотизмом, который быстро остыл после победы реакции над Наполеоном, когда с приходом пруссаков в Рейнской провинции воцарились опять старые феодально-бюрократические порядки, уничтожившие также и провозглашённое Наполеоном равноправие евреев с другими религиозными группами.

Эти политические события оставили яркий след в его духовном развитии и во всём его поэтическом творчестве. Рейнская провинция, где рос Гейне была самой передовой областью Германии в промышленном отношении. Родители Гейне, мечтавшие видеть сына генералом наполеоновской армии, после поражения Наполеона мечтали о профессии купца для Гейне. Но молодой Гейне не подавал соответствующих надежд ни в местной торговой школе, ни во Франкфурте на Майне; и когда Гейне в июле 1816 г. отправился в Гамбург к дяде-миллионеру, Соломону Гейне, для изучения купеческого дела, он уже сознавал себя поэтом, далёким от торгашеской прозы.

Его стихотворения этого периода (поскольку их возможно выделить из позднейших «Junge Leiden» — «Юношеские страдания») и его письма, основным содержанием которых является его несчастная любовь к старшей дочери дяди-миллионера — Амалии, проникнуты мрачным настроением и реминисценциями «романтики ужаса»; в них выступают характерные для позднего романтизма мотивы любви-смерти, двойника, зловещих снов и т. п.

Убедившись, что из Гейне купца не сделаешь, родственники дали ему возможность учиться в университете. С 1819 — он в Бонне, где слушает лекции Э. М. Арндта и Шлегеля; на развитие романтических склонностей Гейне значительное влияние оказал Шлегель: Гейне переводит стихи Байрона, пытается усвоить строгие формы романской строфики (сонет, венок сонетов, октава впервые на короткий период появляются в его поэзии), пишет статью о романтизме, отмежёвываясь однако резко от мистицизма.

В Бонне участвует в жизни студенческой организации — буршеншафт, проникнутой смутно либеральными и националистическими настроениями. Отражением этих настроений является формально ещё очень слабое «Deutschland» (Германия), начинающееся словами: «Sohn der Torheit» (Сын безумия).

В 1820 Гейне — в Геттингенском университете, в мещанском городе, где он знакомится с узко ограниченным миром тогдашнего филистерства. Здесь поэт почерпнул материал для своих «Путевых картин».

Большое влияние на развитие Гейне оказали годы его пребывания в Берлинском университете, где он слушал ещё лекции Гегеля.

В Берлине он охотно посещает литературные салоны, например, Рахили и К. А. Варнгагена фон Энзе и другие, где он впервые, хотя и очень поверхностно, знакомится с утопическим французским социализмом, и литературные кафе, где ему приходилось встречаться с эпигонами романтизма — с Э. Т. А. Гофманом (вскоре прикованным к постели смертельной болезнью), Граббе и другими.

В Берлине же Гейне вступает в «Verein für Kultur und Wissenschaft der Juden» (Еврейское общество культуры и науки), националистические настроения которого находят отголоски в его творчестве. В декабре 1821 вышел первый томик стихов Гейне, отражающий его поэтические «годы учения».

Большинство пьес этого сборника свидетельствует об отсутствии у поэта установившейся «своей» манеры. Но наравне с ними здесь помещены и такие перлы поэзии, как «Два гренадера» и «Валтасар»: первая вещь написана в ясном и простом тоне немецкой народной песни, вторая — оригинальное преломление байронического мотива. Из отдельных частей сборника наиболее интересны «Traumbilder» (Сновидения), использующие — частью иронически — тематику народной баллады и позднего романтизма.

«Gedichte» Гейне прошли мало замеченными; славу ему создаёт «Lyrisches Intermezzo» (Лирическое интермеццо) — сборник стихов, опубликованный вместе с трагедиями «Альманзор» и «Ратклифф» (1823).

В «Лирическом интермеццо» Гейне нашёл «свою» форму, которая изживается им лишь в «Neuer Frühling» (Новая весна, 1831). Напротив, обе его трагедии не представляют художественного интереса, хотя поэт пытался в них осветить представлявшиеся ему основными проблемы эпохи — проблему еврейства и христианства в романтических ямбах «Альманзора», проблему социального неравенства в «трагедии рока» «Ратклиффе». В эту эпоху еврейский вопрос особенно привлекает поэта; националистические настроения его не только находят выражение — порой очень острое — в лирических пьесах («An Edom», — «Эдому», «Brich aus in lauten Klagen» — «Разразись громкими сетованиями», «Almansor», «Donna Klara»), но и побуждают поэта приняться за исторический роман «Der Rabbi von Bacharach» (Бахарахский раввин), первая глава которого, написанная под заметным влиянием Вальтер Скотта, своим выдержанно простым стилем и спокойной манерой письма резко отличается от манеры других прозаических произведений Гейне.

Националистические искания Гейне получают типичное для еврейских ассимиляторских течений XVIII—XIX веков разрешение. В 1824 Гейне опять в Геттингене, где он заканчивает своё юридическое образование. Через год он — доктор прав и, чтобы получить «входной билет в европейскую культуру», переходит в христианство. Однако, из его намерений стать известным адвокатом ничего не вышло и он принимается опять писать и издаёт весной 1826 первый том своих «Путевых картин» (Reisebilder, II т. 1827, III т., 1830 и IV т., 1831), вызвавших сначала восторженный приём, а потом бурю негодования. В них Гейне высмеивает реакционные, узкие, традиционные и вообще все отрицательные черты немецкой общественной жизни. В них он намечает — наряду с резким осмеянием своих прежних националистических настроений — свой новый идеал свободной и гармонической индивидуальности. Старые романтические мотивы несчастной любви и воспоминания детства перебиваются апологией Наполеона, как воплощения Великой французской революции.

Наконец в последнем томе — в «Englische Fragmente» (Английские фрагменты) — Гейне овладевает формой политического фельетона. Не случайно, что Гейне излагал свои мысли в фрагментах и путевых очерках, что он облекал свои впечатления от путешествий по Гарцу, в Италию и т. д. именно в такие художественные формы.

Для него описание путешествия — предлог для беспощадной критики строя, удобная форма политической и литературной полемики. В «Reisebilder» создаётся прозаическая манера Гейне — лирическая гибкая проза, изобилующая словесными pointe и каламбурами, передающая тысячи оттенков и настроений и вместе с тем рисующая вещи реалистически.

Стиль Гейне в «Путевых картинах» — характерное художественное оформление стремлений нового бюргерства, которое к этому времени постепенно врастает в юнкерско-бюрократическую структуру Германии, разрушая во всех областях феодальной идеологии (философии, истории, богословия и т. п.) старые понятия, не исключая и художественной литературы (романтизм).

Стиль путевых впечатлений Гейне (ранний реализм), преодолевавший традиции романтизма, стал господствующим в 1830-х и 1840-х гг. («Молодая Германия»).

Но и в «Путевых картинах» Гейне, однако, далеко ещё не свободен от романтических настроений. Романтик он и в изданной в 1827 знаменитой «Книге песен» (Buch der Lieder), являющейся шедевром лирики в мировой литературе, переведённым на все культурные языки. В ней собрана лирика Гейне от юношеских «Gedichte» до стихов из «Путевых картин» включительно.

«Книга песен» является одним из высших достижений немецкой романтической поэзии и, в то же время, её отрицанием. В ней ограблены все сады романтизма, но надо всем — печать мировой скорби, рассеянной, но не побеждённой смехом Мефистофеля. Если в «Путевых картинах» в основном намечены новые вехи немецкого бюргерства конца 1820-х и начала 1830-х гг., то в «Книге песен», написанной большей частью раньше этого времени, отражается душевное состояние бюргерства после победы реакции и начала 1820-х гг. Эта победа, приведшая к временному застою, поколебала уверенность бюргерства в своих силах, создала психологию неустойчивости, создала гамлетовские настроения. Эта неустойчивость, раздвоенность видна и в «Книге песен» и в других произведениях Гейне Поэт предаётся сентиментальным настроениям, но вдруг обдаёт и себя и читателя холодным душем и разражается кощунственным смехом.

В «Путевых картинах» и «Книге песен» представлен весь Гейне дофранцузского периода: это — индивидуалист, живущий мгновением, он разрушает старую мораль, не зная, однако, чем её заменить. Его идеология — выражение беспомощности немецкого общества: историческое развитие он понимает в смысле Гегеля как столкновение идей; он — противник аристократии и церкви, но не трона и алтаря, а лишь их представителей; он ещё за монархию и за «эмансипацию королей» от плохих советчиков; он за Наполеона и Великую французскую революцию.

В 1827 Гейне предпринял краткосрочную поездку в Англию, не оказавшую большого влияния на его творчество. После неудач с получением профессуры в Мюнхене и с редактированием политической газеты, он возвращается в Гамбург. Известия об июльской революции, эти «солнечные лучи, завёрнутые в бумагу», застали его на Гельголанде; они зажгли в его душе «самый дикий пожар» — и он в 1831 уехал в Париж.

В Париже Гейне получил возможность познакомиться с тем, чего он не знал в Германии: с развитой буржуазией и промышленным, сознательным пролетариатом. Следя за борьбой финансовой олигархии Луи-Филиппа с рабочим классом, поэт скоро убедился, что не идеи, а интересы правят миром. Там же он ближе узнал социализм сен-симонистов, прудонистов и других; он посещает их собрания, дружит с Анфантеном, Шевалье, Леру и другими социалистами.

Но скоро он убеждается и в отрицательных сторонах утопического социализма — в его полной беспомощности в разрешении социальных вопросов. Когда он встречал рабочих на улицах Парижа, то ему слышался «тихий плач бедноты», а иногда и что-то похожее на «звук оттачиваемого ножа». И ему уже мерещится победа коммунистов, разбивающих весь старый мир, «ибо коммунизм владеет языком, понятным всем народам, — элементы этого мирового языка так же просты, как голод, ненависть или смерть».

Свои наблюдения над жизнью во Франции он излагал в корреспонденциях в аугсбургскую «Всеобщую газету», и когда Меттерних, втайне наслаждавшийся произведениями Гейне, добился запрещения этих корреспонденций, Гейне издал их как «Французские дела» (Französische Zustände", 1833), снабдив их резким предисловием. Это сочинение, наряду с «Гессенским вестником» Гейне Бюхнера и Вейдига, представляет собою первый и классический образец политического памфлета в Германии.

Из других работ Гейне этого периода выделяются те, в которых он поставил себе целью содействовать взаимному культурному сближению французов и немцев: для французов он писал «К истории религии и философии в Германии» и «Романтическую школу», а для немцев, кроме книги «Французские дела», — статьи о французском искусстве, литературе, политическом движении, собранные впоследствии в 4 томах под заглавием «Салон» (1834—1840). В произведениях этого периода Гейне поёт отходную романтизму, в то же время мастерски используя романтические формы (например, приём синкретизма ощущений во «Флорентийских ночах»).

Дальнейшее развитие буржуазии в Германии выделило своих идеологов и в литературе: выступил ряд писателей, выражавших идеи и настроения развивающегося и наступающего класса — бюргерства, считавших себя приверженцами Гейне и Бёрне. После доноса В. Менцеля Германский союзный совет запретил произведения так называемой «Молодой Германии», в том числе и произведения Гейне, не только уже написанные, но и будущие. Несмотря на просьбы (он даже обещал редактировать в Париже немецкую газету в прусском духе), ему не удалось добиться отмены этого запрещения, нанёсшего ему сильный удар в связи с его плохим материальным положением.

Он крайне резко разделался с Менцелем и швабской школой, представлявшей оппозицию отсталого земледельческого юга более промышленному северу Германии. Для такого воинствующего публициста, каким был Гейне, становилось неизбежным столкновение с тогдашним немецким либерализмом в лице его классического представителя Людвига Бёрне.

В первое время эмиграции Гейне ещё принимал, наравне с Бёрне, участие в пропаганде среди многочисленных немецких подмастерьев и ремесленников Парижа, организованных по примеру французских тайных обществ. Но Гейне был слишком индивидуалистичен для того, чтобы понять необходимость работы в массах или даже подчинения партийной программе. Узость кругозора, «тенденциозность» этого либерализма, имевшего также своих «тенденциозных» поэтов в Германии, оттолкнули его. Гейне вдруг стало жаль «бедных муз», которым запретили «скитаться по свету без цели».

Отказу от этих тенденций посвящена книга о Бёрне (1840), вызвавшая резкий протест и среди большинства младогерманцев. В ней Гейне делит всех людей на «назаритян», — к которым он относит иудеев и христиан с их узкопартийными догмами, — и на «эллинов» — со свободным, терпимым и светлым мировоззрением. Эта теория «свободного интеллектуального индивида» и связанная с ней идея освобождения плоти определяют содержание художественного творчества Гейне за первый период пребывания во Франции: в собрании лирических стихотворений — «Verschiedene» (Разные, 1834), — формально повторяющем манеру «Лирического интермеццо» и «Heimkehr», в прозаических «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski» (Мемуары г-на фон Шнабелевопски, 1834) и в написанной может быть лишь в это время последней главе «Бахарахского раввина» (напечатан в 1840) поэт бросает решительный вызов «назарейству» в религии, жизни, любви.

Из политического поэта Гейне опять хочет превратиться в романтика: против всех «тенденциозных медведей» в политике, поэзии и т. д. он пишет «последнюю вольную песнь романтизма» — «Атта Троль, сон в летнюю ночь» (1841). В действительности, получилось произведение насквозь тенденциозное, хотя и мастерски использующее весь комплекс излюбленных романтических мотивов (испанская экзотика, проклятый охотник, пещера колдуньи и т. д.). Именно, в неожиданных переломах стиля, в причудливых переходах от экзотических картин природы и ночной фантастики к злободневной полемике — заключается мастерство поэта, впервые овладевшего большой поэтической формой.

Все противники политической поэзии возликовали опять; Гейне как будто перешёл в их лагерь. Но лучший период его политической поэзии был ещё впереди: осенью 1843 в Париж переехал Карл Маркс и его друзья. Маркс вербовал виднейших членов немецкой эмиграции в сотрудники «Немецко-французских ежегодников»; в число этих сотрудников входит и Гейне С этого момента между величайшим мыслителем и поэтом завязалась дружба, не прекращавшаяся до самой смерти Гейне. Под непосредственным влиянием Маркса начинается самый плодотворный период творчества Гейне как политического поэта. Хотя он и не мог следовать за быстрым процессом «самопознавания» своего гениального друга, но частые встречи и дружеские собеседования в 1844, когда оба — по рассказам дочери Маркса — целыми часами, до глубокой ночи, проводили в горячих дискуссиях, дали и поэту более ясное представление о многих явлениях общественной жизни, освободили его от разных иллюзий.

Маркс прежде всего дал Гейне совет оставить наконец вечное воспевание любви и показать политическим лирикам, как нужно писать — кнутом. Произведения Гейне 1844 — его «Zeitgedichte» (Современные стихотворения), составившие вместе с «Neuer Frühling» и «Verschiedene» сборник «Neue Gedichte» (Новые стихотворения), впервые в немецкой литературе отражают в высоко художественных формах революционное мировоззрение. На восстание силезских ткачей летом 1844 Гейне отзывается своим знаменитым стихотворением «Ткачи», где рабочие ткут могильный саван для монархической Германии, — здесь в поэзии впервые выражено понимание роли рабочего класса как могильщика старого мира.

Всю силу своего сарказма, все мастерство своего бичующего остроумия Гейне изливает в многочисленных сатирических «Zeitgedichte», направленных против правительств Пруссии и Баварии, против многочисленных обскурантов старой Германии и против не менее многочисленных его личных недругов.

Но самое ценное произведение, написанное под влиянием Маркса, — это поэма «Deutschland. Ein Wintermärchen» ("Германия. Зимняя сказка, 1844); в ней не только политическая лирика Гейне, но и немецкая политическая лирика XIX века вообще достигла своего апогея.

В этой поэме Гейне сумел сочетать блестящую сатиру на предмартовскую немецкую действительность с тонким лирическим чувством, мастерски используя старые романтические формы для нового содержания, «Зимняя сказка» является шедевром Гейне как величайшего немецкого лирика и политического публициста. И если раньше вопрос о монархии или республике казался ему неважным, то теперь он требует для монархов гильотины. В некоторых местах поэмы сквозит светлое, уверенное и радостное материалистическое мировоззрение, как оно сложилось под воздействием Маркса.

Как высоко Гейне и Маркс понимали и ценили друг друга, видно из их переписки после высылки последнего из Парижа в январе 1845. Вскоре после этого Гейне подружился и с Лассалем, хотя и ненадолго. Для уяснения тогдашних взглядов поэта представляет интерес письмо от 3 января 1846 к Варнгагену фон Энзе, где Гейне пишет, говоря о Лассале: «нам на смену идут люди, великолепно знакомые с жизнью, умеющие к ней подойти и знающие, чего они хотят». «Тысячелетнее царство романтизма кончилось, и я был его последним сказочным царём, сложившим с себя корону». — Личная жизнь Гейне в «изгнании» сложилась крайне неудачно: брак с женщиной, во всех отношениях стоявшей ниже поэта; постоянная близость к раззорению благодаря полному неумению Гейне вести свои денежные дела (авторское право на все его сочинения было продано им его издателю Кампе за ежегодную пенсию в 2 400 франков); семейные неурядицы, повлекшие отказ родных Гейне выплачивать ему обещанную Соломоном Гейне (умер в 1844) пенсию, — все это вместе с политической борьбой подрывало и без того слабое здоровье поэта, отягчённое к тому же дурной наследственностью. С 1845 Гейне борется со все усиливающейся болезнью, поражающей его зрение, способность двигаться, ощущать, есть.

Революция 1848 года застаёт Гейне уже в «матрацной могиле», куда его уложила болезнь спинного мозга и где он пролежал до самой своей смерти. Болезнь усилила мрачные настроения последнего периода жизни поэта. Этому содействовало и то обстоятельство, что в опубликованном после революции списке лиц, получавших субсидии из секретного фонда Гизо, значилось и имя Гейне И хотя поэт имел достаточно веские основания для оправдания своего поступка, тем не менее этот факт был использован его врагами, а у некоторых его друзей, как напр. у Маркса, оставил неприятный осадок.

К дальнейшему развитию революции Гейне относится крайне критически: во временном французском правительстве он скоро увидел негодных комедиантов и также очень рано предсказал и крах немецкой революции вследствие половинчатости немецких демократов, постоянных колебаний буржуазии. В своих «Zeitgedichte» Гейне ядовито высмеивал избрание германского императора и издевался над поведением демократов во франкфуртском парламенте. Некоторые из произведений этой эпохи — лучшие образцы Гейневской сатиры. Правда, его издевательства — смех сквозь слезы; он находит утешение в мысли, что немецкие коммунисты раздавят «потомков тевтоманов 1815 года», как червей, но победа реакции, невозможность уследить за политическими событиями из «матрацной могилы» наводили все более мрачные мысли.

Претерпевая страшные боли, отрезанный от живого мира, Гейне, естественно, приходит к пересмотру своего разрешения проблемы «эллинства» и «назарейства». В «Bekenntnisse» (Признания) он как будто возвращается к «назарейским» (национально-иудаистическим) идеалам своей юности, но возвращение это в значительной степени только мнимое: религиозные спекуляции часто становятся для великого насмешника лишь материалом для злейшей словесной игры, их пародирующей. Важнейшим произведением периода «матрацной могилы» является последний изд. при жизни Гейне сборник стихотворений — «Romanzero». Глубочайшим пессимизмом проникнуто это последнее произведение умирающего Гейне: богатая локальная и временная экзотика, фантастика романтических образов, отзвуки последней любви (к загадочной Mouche — К. Сельден), отголоски политической и религиозной полемики, — все это сливается в одном безнадёжном лейтмотиве: «Und das Heldenblut zerrinnt, und der schlechte Mann gewinnt» (И проливается кровь героя и побеждают дурные люди).

Из посмертного наследия Гейне особенный интерес, судя по сохранившемуся фрагменту — образцу мастерской романтической прозы, представляли его «Memoiren». Печальная судьба этого произведения, уничтоженного по проискам гамбургской родни, оправдала зловещее предсказание поэта: «Wenn ich sterbe, wird die Zunge ausgeschnitten meiner Leiche» (Когда я умру, они вырежут язык у моего трупа).

В обширном поэтическом и публицистическом творчестве Гейне сменяются, сочетаются и отталкиваются друг от друга три мировоззрения, боровшиеся в его эпоху: он начал свою поэтическую деятельность как певец лунной сказки и романтической любви. Этой поэзии соответствовали временами и его политические воззрения, когда он высказывался за монархию и заявлял, что не любит республики, что больше ценит подвиги верности, нежели подвиги свободы. Но так как он сам вырос в эпоху эмансипации бюргерства, то эта дворянско-романтическая идеология все больше и больше вытеснялась идеологией революционно-буржуазной.

Обуреваемый этой внутренней борьбой, Гейне то называет любовь к буржуазной свободе своей религией, «первосвященником которой был Христос, а апостолами французы», отвергая дворянство как ненавистное ему привилегированное сословие, то сочувствует ему как, якобы, хранителю цивилизации, отстаивавшему не столько своё классовое господство, сколько все художественные коллекции, которые оно собирало в течение веков. После переезда в Париж Гейне однако может считаться в течение довольно долгого времени провозвестником буржуазных идей — он первый немецкий поэт, гордо воспевший великие идеи 1789. Но познакомившись основательней с развитой буржуазией во Франции, он вследствие неустойчивости своего мировоззрения отходит в царство романтизма.

С другой стороны, Гейне — верный барабанщик революции и прогресса вообще. Разочаровавшись в дворянстве и буржуазии, он благодаря Марксу приближается к идеологии пролетариата, сознаёт его историческую роль, но боится победы коммунизма, ибо, как индивидуалист и интеллигент до мозга костей, с ужасом и трепетом думал о господстве несознательных рабочих, этих, как писал он, «мрачных икоконоборцев», которые «своими грубыми руками беспощадно разобьют все мраморные статуи красоты, столь дорогие моему сердцу; они разрушат все те фантастические игрушки искусства, которые были так милы поэту; они вырубят мои олеандровые рощи и на их месте станут сажать картофель».

И в этом царстве социализма, — думал Гейне, — лавочник будет заворачивать кофе для старух в листы его «Книги песен», ибо, говорил он — «я прекрасно понимаю, что победа социализма грозит гибелью всей нашей цивилизации». Но раз признав, что «все люди имеют право есть», поэт, хотя сердце его и «сжимается болью», благословляет наступление новой эры и восклицает: «Да разобьётся этот старый мир, в котором невинность погибала, эгоизм благоденствовал, человек эксплуатировал человека».

Гейне не был социалистом в полном смысле этого слова, и мировоззрение Маркса в целом так и осталось для него недоступным. Начиная с 1830-х гг., он неоднократно предсказывал победу коммунизма; он считал «докторов революции» — Маркса, Энгельса и других — единственными властелинами будущего. Его представление о пролетарской революции как о разрушительнице мира искусства и культуры базируется на непосредственных впечатлениях, вынесенных поэтом, а не научным социалистом, от выступлений рабочего класса периода разрушения машин, неорганизованных восстаний и т. д.

Гейне не изменил этого своего представления о рабочих даже к концу жизни — об этом свидетельствует его стихотворение «Wanderratten» (Бродячие крысы). Но если он не был целиком ни романтиком, ни революционно настроенным буржуа и ни коммунистом, все же он до конца жизни верил в победу пролетариата. Отражая в своём творчестве идеи трёх борющихся между собою мировоззрений своего времени, он сумел их соединить в известном смысле в одно художественное целое, и этим объясняется его исключительное положение не только в немецкой, но и в мировой литературе. В первой он определил своё место так: «Мною заканчивается старая немецкая лирическая школа и одновременно открывается новая школа, современная немецкая лирика». Вместе с тем Гейне создал целую школу в немецкой журналистике.

В мировой литературе Гейне — самый популярный немецкий поэт. Его поэзия, особенно его ирония, оказывала и продолжает оказывать огромное влияние не только на отдельных писателей, но и на целые литературные школы, как в Германии, так и за границей. Вся политическая и социалистическая поэзия в Германии, а отчасти и в других странах, пошла, вплоть до конца XIX века, в большей или меньшей степени по стопам Гейне.

Немногие поэты в мировой литературе имели столько подражателей и друзей и в то же время столько врагов, как Гейне.

Идеологи «либеральной» буржуазии эпохи Бисмарка, как Ю. Шмидт и Гейне Трейчке, видели в нём «знаменоносца еврейско-журналистического нахальства» и врага «немецкого духа». Мещанство же считало Гейне изгоем и безнравственным человеком, а «истинные представители немецкой народности», начиная от В. Менцеля и кончая современным Ад. Бартельсом, выступают против него с уличной руганью как против «семита».

В кругах буржуазии Гейне завоевал себе прочное место лишь как автор многих романсов и песен, как чистый лирик. Так же оценивает его и вся официальная буржуазная история литературы. Эту своеобразную «чистку» творчества Гейне проделали и «радикальные» историки «Молодой Германии» — Карпелес и Прельс, превратившие Гейне в филантропа.

Историко-филологическая литературоведческая школа, в лице Эльстера, Гюффера и других, которым принадлежит ряд полезных биографических и филологических изысканий по частным вопросам жизни и творчества Гейне, не могла понять его в целом. Когда в конце 1880-х гг. в Дюссельдорфе образовался комитет для сооружения памятника, то шум, поднятый юнкерством, церковью и большей частью буржуазной прессы, и угрозы правительства заставили инициаторов отказаться от их плана.

И когда наконец наиболее левая часть буржуазии поставила ему в 1913 во Франкфурте-на-Майне первый скромный камень, он был посвящён «чистому лирику», «автору „Книги песен“». Лишь отдельные яркие личности среди буржуазии, как, например, Геббель и Ницше, оценили Гейне во всём его историческом величии. Ницше называет его «последним немецким событием мирового значения». Двойственно также и отношение к Гейне со стороны мелкой буржуазии: когда в конце XIX века в немецкой литературе победил натурализм, то представители его сильно расходились друг с другом в оценке Гейне. Лишь наиболее левые писатели, как например Демель, признали его полностью. Спор о Гейне продолжается и поныне.

[править] Поэтическая техника Гейне

Характеризуется своеобразной неустойчивостью, постоянными исканиями нового выражения, ведущими к разложению как унаследованных от романтики, так и создаваемых самим поэтом форм. Автопародия (Selbstpersiflage) постоянно встречается у Гейне, — так форма «Лирического интермеццо» разлагается в «Verschiedene», образы «Nordsee» (Северное море) пародируются в «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski», ироническое уничтожение баллады в «Neue Gedichte» и «Romanzero» идёт параллельно с её созданием («Tannhäuser», «Unterwelt» (Подземный мир)).

Но в то же время эта раздвоенность, разорванность восприятия, быстрые переломы настроений, постоянная все отрицающая едкая ирония получают в лирическом творчестве Гейне адекватное выражение, мастерство которого почти не имеет себе равного, но формы которого меняются несколько раз.

В «Лирическом интермеццо» Гейне выступает мастером малой стихотворной формы — трёх- или двухстрофной (иногда и однострофной) лирической пьесы, написанной в свободных по заполнению такта четырёх- и трёхударных размерах немецкой народной песни. Несмотря на широкое использование этих ритмов поздними романтиками (в частности В. Мюллером и Эйхендорфом, ритмика которых поразительно близка к ритмике Гейне), Гейне сумел в «Лирическом интермеццо» дать им совершенно новое оформление.

Прежде всего, композиционно: отдельные Lieder теряют у Гейне свою самостоятельность, являясь лишь отрывками единого сюжетного целого — истории несчастной любви (степень автобиографической точности, которой уделяют так много внимания немецкие исследователи, разумеется, совершенно несущественна) от первого признания «в чудесно-прекрасном месяце мае» до воображаемого самоубийства осенней «холодной и немой ночью» — отрывками, как бы выделяющими наиболее яркие моменты повествования, внутренняя связь которых подчёркивается перенесением лейтмотива из одной пьесы в другую.

Во-вторых, существенной перестройкой внутреннего движения лирической эмоции: для народной песни и, в особенности, для подражавших ей эпигонов романтизма характерно или постепенное нарастание неизменяющейся лирической эмоции, или свободное, неспешное её варьирование; напротив, у Гейне внутреннее движение лирической эмоции построено целиком на контрасте, на антитетическом переломе настроения, заставляющем поэта заканчивать сентиментальную тираду иронической pointe. При этом, в «Лирическом интермеццо», благодаря избранной поэтом малой форме и отмеченному выше композиционному приёму, ироническая pointe часто выносится за пределы стихотворения, так что одна пьеска образует ироническую концовку к другой. Формально антитетичность лирической эмоции находит у Гейне своё выражение в резких переломах стиля и яз. — в смене образной, широко пользующейся символикой природы поэтической речи нарочито сухими прозаизмами, подчёркнуто деловой речью.

В последних частях «Книги песен» — «Heimkehr» (Возвращение на родину), «Harzreise» (Путешествие по Гарцу) и «Nordsee» — лирическая манера Гейне получает дальнейшее развитие. Правда, «Heimkehr» во многом повторяет художественные приёмы «Лирического интермеццо»: сюжетное строение, значительно более осложнённое (фабула «Heimkehr» — умирание старой любви, зарождение и неудача новой любви (автобиографически — к младшей дочери Соломона Гейне — Терезе), заключительная ироническая апология «случайной любви»), антитетичность лирической эмоции, переломы стиля и словесные pointes, ритмы народной песни.

Но вместе с тем появляются новые формы: наряду с лирической народной песней используются мотивы народной и романтической баллады («Lorelei», «Die Jungfrau schläft» — «Девушка спит» и т. д.); лаконический параллелизм зачинов и скупая на описания символика природы в духе народной песни «Лирического интермеццо» сменяется в «Heimkehr» мастерским пейзажем (особенно важны мотивы моря и города, впервые выступающие в лирике Гейне); наблюдается тяготение к большей лирической форме. Это тяготение получает блестящее разрешение, с одной стороны, в многострофных балладах «Harzreise», идеологически уже связанных с позднейшим периодом творчества Гейне, — апология «рыцарей духа», прославление освобождённой плоти (Prinzessin Ilse), но в стиле и метрике, продолжающих прежние лирические формы Гейне; с другой — в вольных ритмах «Nordsee», представляющих резкий контраст с его предыдущей лирической манерой: мощный подъем лирической эмоции, патетический и местами гиперболический стиль, щедрое использование античной и христианской мифологии, грандиозная символика природы, наконец, ни с чем не сравнимое мастерство ритма — таковы основные особенности этих «дифирамбов морю».

Однако, и здесь, несмотря на патетичность формы, ирония не оставляет Гейне, — иронические pointes приобретают лишь большую остроту и неожиданность в «Nordsee» — ср. композицию «Fragen» (Вопросы), «Seegespenst» (Морской призрак) и другие В третий раз (после «Лирического интермеццо» и «Nordsee») лирическое творчество Гейне достигает своего высшего подъёма в «Romanzero». Поэт опять находит новую лирическую форму — форму многострофной баллады (отдельные высоко мастерские образцы которой — «Ritter Olaf», «Frau Mette» — даны уже в «Neue Gedichte»), кажущаяся эпичность и пластичность образов которой становится лишь прозрачной символикой личных переживаний поэта.

Своеобразие этих видений «матрацной могилы», в которых поэт развёртывает своего рода «легенду веков», черпая сюжеты из исторических преданий и сказаний всех времён и народов, в том, что все они — лишь вариации одной и той же эмоции — глубокого, безнадёжного отчаяния. Правда, в «Romanzero» лирическая эмоция не дана открыто, но она настойчиво выступает в композиции всей книги, в последовательности отдельных пьес, — для сравнения, например, характерный для видений «матрацной могилы» образ отрубленной головы и его снижение в последовательных вариациях: «Karl I», «Maria Antoinette», «Pomare». Ирония не оставляет Гейне и в этом последнем цикле, — наряду с мастерскими pointes конца ["Firdusi", «Disputation» (Диспут)], она часто ведёт к персифлированию (автопародированию) созданной формы («Rampsenit», «Der weisse Elephant» (Белый слон), «Der Apollogott» (Бог Аполлон)).

Как лирика Гейне, так и его сатира строятся в значительной степени на разложении романтических форм. Основным приёмом комики у Гейне является словесная игра (Witz). Не говоря уже об обычных пуентировках конца, Гейне мастерски владеет пародической цитатой (для сравнения, например, «Schlosslegende» (Дворцовая легенда)] и приёмом антифразы (например, «Bei des Nachtwächters Ankunft in Paris» (На прибытие ночного сторожа в Париж)); охотно прибегает он также к гротескным выводам из известного реального факта («Der neue Alexander» (Новый Александр), «Unsere Marine» (Наш флот)), к комической гиперболе (замечательное предсказание «верноподданнической» немецкой революции в «1649—1793»), к буквальному истолкованию образных выражений и кажущемуся алогизму словосочетаний («Zur Beruhigung» (Для успокоения)]; в области комической фоники особенно интересны составные рифмы Гейне («Apollo/toll, о»).

Из других форм сатиры Гейне следует отметить использование им басни как орудия злободневной политической («Langohr I» (Долгоух I), «Die Wahlesel» (Избирательные ослы)) и личной ["Der Wanzerich" (Клоп)] борьбы.

Но в лучших образцах своей сатиры Гейне не ограничивается этими приёмами комики, — он даёт их на фоне противоположной эмоции, тем самым заостряя контраст, подчёркивая переломы настроений. Так в «Атта Тролль» сатирическая животная басня (история медведя, вставная история мопса — швабского поэта) чередуется с романтической экзотикой охоты в Пиренеях. Ещё острее дан контраст в «Германии», где сатирическая характеристика немецкой действительности перебивается пафосом лирических отступлений; и здесь Гейне пользуется ещё элементами романтических форм, — то патетически сублимируя их (мотивы двойника, сказочные реминисценции), то иронически персифлируя (беседа с «отцом Рейном», с Барбароссой, с Гаммонией).

То же контрастное строение, те же переломы настроения и стиля, тот же блеск словесной игры и пафос высокого лиризма свойственны и прозе Гейне. Характерно, что попытки Гейне овладеть большой повествовательной формой окончились неудачей, — три сохранившихся главы его недописанного романа «Бахарахский раввин» свидетельствуют о неумении поэта выдержать тон спокойного объективного повествователя. И не менее характерно, что в больших вещах Гейне («Reisebilder») объединение достигается чисто внешне — формой путешествия, единством личности рассказчика.

Но, не создав большой формы, Гейне мастерски пользуется повествовательным фрагментом, вводя его в неповествовательную прозу ["Buch Le Grand" (Книга Ле Гран), «Memoiren des Herrn von Schnabelewopski» (Мемуары г-на фон Шнабелевопски), «Florentinische Nächte» (Флорентийские ночи). Так, разбивая унаследованное деление художественной и нехудожественной прозы, Гейне создаёт из соединения их элементов новую форму — форму фельетона. Как мастер фельетона Гейне породил целую школу в немецкой журналистике.

[править] Гейне в России

Русский Гейне имеет длительную и поучительную историю: длительную, ибо до последнего времени его творчество не перестаёт быть фактором, действенным и в нашей литературе; поучительную, ибо на его восприятии отразилась наглядно смена эпох — классовые сдвиги, изменение психо-идеологии.

Этот длительный контакт Гейне с сознанием русского читателя, критика и переводчика объясняется столь характерной для великого немецкого поэта двойственностью, многообразно модифицированной в его творчестве. Благодаря этой двойственности он мог удовлетворять совершенно противоположным запросам и настроениям отрицающих друг друга общественных групп.

Гейне всю свою творческую жизнь колебался между дворянством и буржуазией, между романтизмом и реализмом. Более того, «от романтизма через буржуазную культуру он смотрел вперёд к социализму» (В. М. Фриче), то приближаясь к нему, то отталкиваясь от него.

Поэт, разлагавший своей убийственной иронией мир романтики, обнажавший его социальные корни, храбрый солдат за освобождение человечества, нанёсший не один сокрушительный удар реакции, буревестник революции 1848 и — последний романтик, усомнившийся в ценности нового, грядущего мира, высмеивающий демократию так же как и монархию, — все элементы этих антитез с одинаковой силой выражены в поэзии Гейне, и вся её сила именно в этой напряжённой антитетичности. В эпоху, которой не могли ещё быть близки эти социально-идеологические устремления ни в отдельности, ни в их противоречии друг другу, — Гейне знают и ценят, но им не увлекаются, ему ещё не подражают.

Жуковский, признавая высокую одарённость Гейне, смутно чувствует революционность его иронии и страшится её, как исчадия ада. Что касается Пушкина, то «Записки» Смирновой сообщают нам его отзывы о Гейне, которые были бы весьма примечательны, если бы были достоверны. По «Запискам», «Lieder» Гейне для Пушкина — «высшее и единственное в своём роде искусство, соединяющее классическое с народным». Несомненны отзвуки Гейне в творчестве Лермонтова («Сосна», «Они любили друг друга», «Выхожу один я на дорогу» и т. д.), но столь же несомненно, что специфические черты Гейне не оставили следа в поэзии Лермонтова. И тот и другой увлекались Байроном, были «скорбниками»; мотивы обречённости и безнадёжности, романтические грёзы, которые не могут сбыться, — эти общие поэтам того времени мотивы сближали Лермонтова и Гейне, но связь эта не могла быть ни глубокой, ни продолжительной.

С середины 1830-х годов (в 1835 — статья Ф. Шаля и перевод «Флорентийских ночей» в «Московском наблюдателе») Гейне начинает приобретать популярность в более широких кругах. Люди 1840-х годов не могли не чувствовать в Гейне своего писателя. Герцен отдаёт ему обильную дань в одном из первых своих произведений — в «Записках молодого человека», но и более зрелое произведение Герцена — «Кто виноват» — своими реминисценциями, часто ссылками, да и самой манерой повествования — отступлениями, внезапными вспышками иронии или сарказма — свидетельствует о пристальном изучении Гейне и некоторой конгениальности обоих писателей.

Ни один из выдающихся поэтов той эпохи также не обошёл Гейне. Влияние его заметно в ряде стихотворений Тютчева («Ещё земли печален вид», «Конь морской», «Дума за думой» и т. д.). Не чужда Тютчеву и гейневская двухстрофная форма и знаменитый Schlusspointe. Ему же принадлежат и первые русские стихотворные переводы Гейне (в «Галатее», 1829—1830). Тютчев своеобразно передаёт Гейне средствами своего архаизирующего стиля. Огареву близки в Гейне мотивы безысходности и их реалистическое, почти бытовое, выражение, не брезгающее прозаизмом, как бы сильнее оттеняющим бесплодность стремлений и обречённость одинокого идеалиста.

Если Огарёву не давалась ирония Гейне, то у А. Григорьева в его переводах и оригинальных стихотворениях эта ирония даже несколько утрируется. Обильны переводы и вариации Гейне у А. Майкова. Но особенно близок Гейне, правда лишь в одном своём аспекте, Фет. Стремясь выразить своеобразные черты Гейне наиболее точно, Фет не останавливался и перед затруднённостью понимания его переводов и даже перед насилием над русским языком (особенно синтаксисом). Чрезвычайно характерно для 1840-х гг. влияние Гейне на оригинальную лирику Фета.

Гейне был близок дворянской интеллигенции этой эпохи именно самой своей двойственностью, колебаниями между старым и новым, разлагающим самоанализом, вершиной которого и была его страшная ирония над самим собой, над романтикой своего чувства. Беспочвенная во внешнем мире, эта социальная группа была столь же беспочвенна и в мире внутреннем. Потеряв доверие к действительности, она потеряла доверие к самой себе, к своему интимному миру, она перестала верить тому, во что хотела бы верить, — не только в мир идеала, возвышающийся над действительностью, но и в органичность своих стремлений к нему, в трагизм этих бесплодных стремлений. «Самое страшное то, что нет ничего страшного», — восклицают люди этой эпохи, и Гейне был им близок прежде всего как «трагическая натура, в которой подорвана всякая вера в её собственный трагизм».

В поэзии Фета первого периода и отразилось это «болезненное настройство» немецкого поэта, поскольку оно преломилось в сфере интимного, эмоционального. Документом, чрезвычайно ценным для характеристики восприятия Гейне в 1840-х гг., является статья А. Григорьева «Русская изящная литератуpa в 1852». Критик, отметив в поэзии Фета «такого рода причудливость мотивов, что не можете верить их искренности», «такого рода болезненность, которая как-будто сама собой любуется и услаждается», переходит к «источнику» этой «болезненной поэзии», а именно к Гейне Он отмечает в его лирике «отсутствие настоящей, искренней печали», а с другой стороны, самоуслаждение этой печалью, этим мучительством, самым процессом страдания, раздутого фантазией, в которое сам поэт «до цинизма не верит».

Эта характеристика заставляет нас вспомнить «знакомые все лица» — образы тургеневских «лишних людей», которым конечно болезненность и разлагающая ирония гейневской лирики не могла не быть близка (реминисценции из Гейне находим и в «Senilia» Тургенева — «Лазурное царство», «Нимфы»), образы Достоевского, который недаром заставил Версилова — одного из своих мечтающих и страдающих мучителей — говорить языком одного из стихотворений Гейне («Frieden» из «Nordsee»; а также отдельные места в «Записках из подполья», «Идиоте», «Братьях Карамазовых», «Дневнике писателя»).

Но вот приходят новые люди; появляется радикальный разночинец. И ему нужен Гейне, но уже другой. Гейне-сатирик, политический поэт, Гейне-публицист, Гейне-мастер сарказма, глашатай освободительных идей, а не болезненно-меланхоличный лирик, близок новой интеллигенции, ибо для неё стали очередными те цели, за которые боролся Гейне — идеолог радикального бюргерства. Шестидесятники отдавали себе отчёт и в том, что Гейне не совсем «свой», но они или игнорировали это, или довольно сурово расправлялись с тем Гейне, который был не нужен или даже мешал им.

Так Писарев объясняет все неприемлемое для него в творчестве Гейне дилетантизмом, и прежде всего — дилетантизмом политическим. Отсутствующую руководящую идею, поглощающую всего человека, и заменила игра в идеи, игра с самим собой и своим искусством. Но это исторически обусловлено: «Предшественники (Гейне) верили в политический переворот; преемники верят в экономическое обновление, а посредине лежит тёмная трущоба, наполненная разочарованием, сомнением и смутно-беспокойными тревогами; и в самом центре этой тёмной трущобы сидит самый блестящий и самый несчастный её представитель — Генрих Гейне, который весь составлен из внутренних разладов и непримиримых противоречий».

От всего написанного Гейне, по мнению Писарева, останутся лишь «его сарказмы, направленные против традиционных доктрин, против политического шарлатанства, против национальных предрассудков, против учёного педантизма». Характерно для Писарева, что в споре между Бёрне и Гейне он решительно становится на сторону первого. Для мелкобуржуазного демократа, каким был Писарев, не было и не могло быть ясно, что Гейне «защищает более возвышенное мировоззрение против ограниченного мелкобуржуазного радикализма, представителем которого был Бёрне» (Меринг), против его половинчатости и узости, как для того же Писарева осталось непонятным революционное значение гегелевской философии, которую Гейне, опять-таки вопреки Бёрне, стремился «свести с французским социализмом», усиленно пропагандируя её во Франции, а последний — в Германии.

Более глубокой оценки дождался Гейне в XX веке. Она была подготовлена усвоением его творчества в целом за время между 1860-ми гг. и XIX веком, когда неоднократно переиздавался весь Гейне (Сочинения под ред. П. И. Вейнберга, известного переводами и подражаниями Гейне — стихотворения «Гейне из Тамбова»), но главным образом социально-психологическими сдвигами. В эпоху войн и революций, усложнённую в своих обострившихся противоречиях, поэзия Гейне, полная острого осознания общественных антагонизмов и предчувствия грядущих катастроф, как и чувства собственной обречённости и оторванности от исторического движения, должна была снова стать близкой некоторым слоям русской интеллигенции.

К этой поэзии, столь мудрой и болезненной в одно и то же время, не могла не прислушаться та группа русского символизма, в которой окончательно уже изживала себя дворянская культура. Глубоко ненавидя буржуазное общество, эта группа могла быть особенно чутка к иронии Гейне, отрицающей все ценности буржуазного мира; пережив полосу романтизма и разочаровавшись в нём, лишённая положительных идеалов, которых вне романтики она найти не могла, эта группа была особенно восприимчива к иронии Гейне, разлагающей романтизм, к пародированию того, что ему самому было дорого.

Но это же безверие и кощунство и отталкивало от Гейне именно потому, что было близко. Такова сложная любовь-вражда к Гейне А. Блока, выдающегося представителя этой группы и лучшего, наряду с Фетом, переводчика Гейне. В блоковском восприятии Гейне много общего с восприятием дворянских поэтов 1840-х гг., но более значительные исторические перспективы расширили и углубили переживание гейневского творчества. Здесь уже осознана и прочувствована не одна лишь его сторона, не только болезненная противоречивость его в одной области — интимной, эмоциональной жизни, а усвоено это творчество в целом, понята его антитетичность во всём многообразии.

Ещё до революции Блок констатировал близость Гейне, томящегося в тупике реакции между революциями 1830 и 1848, к настроениям интеллигенции после 1905 (статья «Ирония»). К этому же периоду относятся переводы Гейне из «Heimkehr». Влияние Гейне сильно заметно в ряде стихотворений Блока, не говоря уже об использовании гейневских свободных ритмов («К вечеру вышло тихое солнце», «Когда вы стоите на моем пути», «Ночная фиалка» и многие другие). Образы лирики Блока той поры — «нищий дурак», «стареющий юноша», — «близкие родственники того, который ломается в муках былых страстей в гейневском „Двойнике“» (перев. Блоком).

Излюбленные мотивы Блока, например «Возмездие», трактуются с гейневской иронией, выражающейся в «Schlusspointe» (стихотворение «Унижение»). Эти уже отмеченные в своё время отдельные реминисценции и заимствования (работы Е. Книпович, Ю. Тынянова и других) конечно не могут сравниться по своему значению с аналогией, не столь ясной, как в деталях, но несомненной в целом, — общего тона поэзии Блока периода реакции, автора «Незнакомки» и «Балаганчика», зло иронизирующего над своей былой романтикой, даже пародирующего её. Но ещё более углубляется и расширяется эта связь после Октябрьской революции.

Блок — редактор собрания сочинений Гейне в издании «Всемирной литературы» — рассматривает его не академически, а в связи с политикой и в отношении к революции. Отмечая оторванность Гейне от массы, солидаризуясь в этом указании с Герценом, Блок в свете опыта своего революционного времени ясно видит превосходство Гейне над народолюбцами типа Бёрне («Несмотря на физическое отвращение, — пишет Блок в своём „Дневнике“, 1919, — Гейне чувствует в чём дело („Силезские ткачи“). Он — артист. Народолюбец при любви не чувствует»).

Одновременно с притяжением сказалось и отталкивание. Двойственное отношение Гейне к революции было близко Блоку в период реакции, но оно раздражало его как отражение интеллигентского бессилия тогда, когда он призывал слушать «музыку революции». Из поэтов 1930-х, не чуждых влияния Гейне, отметим М. Светлова, пытавшегося воспроизвести гейневскую иронию, сочетание патетики с прозаизмом и т. п.

Первое полное собрание сочинений — Ad. Strodtmann’a (1861—1863, 21 т.); лучшее XIX века, критическое, с введением, биографией и комментариями — Ernst Elster’a (1887—1890, 7 тт., 2-е изд., 1926); полное издание переписки — F. Hirth (1914) и др. Confessio Judaica, изд. Hugo Bieber, 1925; Gespräche mit Heine, изд. H. H. Houber, 1926.

Музыку на песни Гейне писали многие композиторы: из немецких особенно — Роб. Шуман, из русских — А. Рубинштейн и П. Чайковский. Стихи Гейне переводились почти всеми русскими поэтами, начиная от Лермонтова (Плещеев, Михайлов, Мей, П. И. Вейнберг, Тютчев и др.), кончая А. Блоком («Опять на родине»).

Полное собрание сочинений Гейне на русском языке под ред. П. И. Вейнберга и Чуйко, 12 тт., 1-е изд., СПБ., 1864—1882; То же, под ред. П. И. Вейнберга, 1904; То же, под ред. Быкова, СПБ., 1900; Позднейшие переводы и переизд.: Избранные стихотворения, перев. Гейне Шенгели, со вступит. ст. Гейне Лелевича, Гиз, М., 1924; Путешествие на Гарц, изд. «Огонёк», М., 1927; Сатиры, перевод и вступительная статья Юрия Тынянова, изд. «Academia», Л., 1927; Лирика, ред. П. С. Когана, Гиз, М., 1928 (в серии «Русские и мировые классики», под общей ред. А. В. Луначарского и Н. К. Пиксанова).

[править] Библиография

Кирпичников А., Две биографии. Ж. Санд и Гейне Гейне, М., 1886—1887
Вейнберг П., Генрих Гейне, его жизнь и литературная деятельность, изд. 2-е,

СПБ., 1903 («Биографическая биб-ка» Павленкова).

Шелер Альфред, Генрих Гейне, М., 1906
Овсянико-Куликовский Д. Н., Поэзия Генриха Гейне, СПБ., 1909
Анненский И. Ф. Гейне прикованный. Гейне и мы // Анненский И. Ф. Книги отражений. — М., 1979;
Коган П. С., Очерки по ист. зап.-европ. литературы, т. II.
Меринг Ф., ст. в кн. «Мировая лит-pa и пролетариат», 1925
Фриче В. М., Очерк развития зап.-европейской литературы, 1927
Гейне в воспоминаниях современников. — М., 1988;
Гиждеу С. П. Лирика Генриха Гейне. — М., 1983;
Дейч А. Н. Судьбы поэтов. Гельдерлин. Клейст. Гейне. — М., 1974.
Пронин В. А. Генрих Гейне // История зарубежной литературы XIX века. (Под ред. Н. П. Михальской) — Ч. 2. — М., 1991. — С. 115—126.
Дежуров А. С. «Книга песен» Генриха Гейне // Зарубежная литература XIX в. Практикум для студентов, аспирантов, преподавателей-филологов и учащихся старших классов школ гуманитарного профиля. — М., 2002. — С. 104—122.
Strodtmann Ad., H. Heine, Leben und Werke (1867—1869, 2 Bde, русск. сокр. пересказ Чуйко).
Hüffer H., Aus dem Leben H. Heine’s, 1878.
Ducros L., H. Heine et son temps, 1886.
Prölss Rob., H. Heine, 1886.
Bölsche, H. Heine, Versuch einer ästhetisch-kritischen Analyse seiner Werke, 1887.
Brandes G., Das Junge Deutschland, 1891 (есть русск. перев.).
Betz P. L., Heine im Frankreich, 1895
Legras Jules, H. Heine poète, 1897
Karpeles G., H. Heine, Aus seinem Leben und seiner Zeit, 1899 (А. Гейне Горнфельд, Друзья и враги Гейне (из кн. G. Karpeles’а), см. его книгу «На Западе», СПБ., 1910 или «Русск. богатство», 1900, V)
Zurlinde O., H. Heine und die deutsche Romantik, 1899
Lichtenberger H., H. Heine penseur, 1905
Fürst R., H. Heine, Leben, Werke und Briefe, 1912
Plotke, H. Heine als Dichter des Judentums, 1913
Brauweiler E., Heine’s Prosa, 1915
Wendel H., H. Heine, ein Lebens- und Zeitbild, 1917
Wolff M. J., H. Heine, 1922
Jess H., H. Heine, 1924
Petriconi Giac., Arrigo Heine, Roma, 1925
Belart W., Gehalt und Aufbau von H. Heine’s Gedichtsammlungen, 1925
Bieber H., H. Heine, Gespräche, Briefe, Tagebücher, Berichte seiner Zeitgenossen, 1925
Clarke A. M., Heine et la monarchie de Juillet, 1927;
Ras G., Börne und Heine als politische Schriftsteller, 1927;
Beyer, Der junge Heine, 1911.
Григорьев А., Собр. сочин., под ред. А. Спиридонова, т. I (указ. ст.), П., 1918
Писарев, Гейне Гейне, Сочин, т. II;
Его же, Вольные русские переводчики, там же;
Грузинский А. Е., Литературные очерки, Алекс. Н. Веселовский. Герцен-писатель. Комарович. Достоевский и Гейне, «Современный мир», 1916, Ї 10;
Шувалов С., Лермонтов и Гейне, сб. «Венок Лермонтову»;
Тынянов Ю., Блок и Гейне, сб. «О Блоке», П., 1922;
Его же, Тютчев и Гейне, «Книга и революция», 1922, Ї 4;
Чулков Гейне, Тютчев и Гейне, «Искусство», Ї 1;
Блок А., Предисловие к «Путевым картинам», Собр. сочин. Гейне, т. II, «Всемирная лит-ра», 1923;
Его же, Герцен и Гейне, сб. «А. И. Герцен», Гиз, 1920;
Его же, Герцен и юдаизм, «Жизнь искусства», П., 1923, Ї 31;
Книпович Е. Ф., Блок и Гейне, сб. «О Блоке», «Никитинские субботники», 1929;
Фёдоров А., Русский Гейне, сб. «Русская поэзия XX в.», Л., 1929.